Почему радиация ведет себя избирательно?

Немало загадок оставил после себя Чернобыль. Одна из них лежит в плоскости так называемой избирательности радиации. Почему одинаковые дозы облучения для одних стали фатальными, а другим позволили спокойно дожить до старости? Попробуем разобраться в этом вместе с Сергеем Смогоржевским, которому в 1986-м довелось работать на ЧАЭС. Будучи инженером-химиком, он полгода измерял дозы облучения у строителей, возводивших саркофаг над разрушенным энергоблоком. Он как никто другой знаком со всей «внутренней кухней» последствий Чернобыля. Он знает атмосферу, в которой довелось жить и работать ликвидаторам аварии, до мелочей. На самом ли деле радиация ведет себя избирательно, или это очередной миф?

После окончания института молодой специалист Смогоржевский получил военную специальность — радиационная разведка. В быту ее называют инженер-химик-технолог. Два года после института Сергей проработал на производстве, а в июне 1986 года пришла повестка. Он прибыл в Чернобыль как раз в разгар строительства объекта «Укрытие». Запрос на призыв химиков из структуры радиационной разведки поступил от Министерства среднего машиностроения. В Советском Союзе оно курировало всё, что имело отношение к атомной энергетике.
Вспоминает Сергей Смогоржевский

По линии ведомственной принадлежности структура радиационной разведки относилась к Средмашу, который возводил саркофаг. А Минобороны курировало мероприятия по дезактивации станции и прилегающих территорий. Средмашу нужны были строители и автодорожники, которые составляли большую часть трудового резерва. А меньшую часть как раз и отвели для химиков, геодезистов, топографов, дозиметристов, и так далее. В зону нашей ответственности входил контроль дозы облучения, получаемой строителями на объекте. Грубо говоря, мы следили, чтоб у рабочих не было «ни передоза, ни недодоза».

В узком кругу их называли «смертниками»
Предельно допустимой считалась доза облучения в 25 рентген — суммарно за все время пребывания на станции. Однако при желании 1 рентген можно было набрать очень быстро. Для этого требовалось всего ничего — пройтись по машинному залу. Один только проход на 4-й энергоблок и обратно гарантировал человеку минимум 1 рентген. Тем не менее даже на самом блоке были сравнительно «чистые» зоны.

По инструкции позволялось в сутки набрать не более 2 рентген, но лучше меньше. Однако существовали места особо важные, там работали те, кого дозиметристы в узком кругу называли «смертниками». Для «грязных» мест как таковой предельной дозы не существовало. Даже приблизиться к таким локациям означало подписать себе смертный приговор, не говоря уже о работе.

Тем не мене люди работали и на смертельных объектах, подвергая себя безмерному облучению. Наиболее опасные с точки зрения радиации работы проходили непосредственно в зоне строительства саркофага. Разрушенный 4-й энергоблок входил в так называемую 3-ю — критическую зону риска. «Нулевая зона» располагалась за 30 км границей от ЧАЭС. «Первая» — в пределах 30 км, «вторая» — ЧАЭС и административные здания, «третья» — эпицентр катастрофы — разрушенный блок. В «трешку» также входила кровля машинного зала и узел перегрузки в селе Копачи.

Пионерский лагерь вместо дома
На полгода домом для службы радиационной разведки, дозиметристов и геодезистов стали пионерлагеря в Иванкове, Тетереве. Это сравнительно далековато от ЧАЭС, почти 150 километров, около двух часов в дороге. Поэтому чаще всего, отправляясь на вахту, вся смена оставалась ночевать на рабочем месте. Для сна в Припятской средней школе №3 технологам отвели целый класс, где разместили несколько коек. Отстоял вахту и затем на сутки обратно в лагерь.

«Строители и водители приезжали в Чернобыль на полтора-два месяца, мы же работали бессрочно», — вспоминает Сергей. Объект «Укрытие» был разделен на шесть участков, на которых трудились строительные батальоны Средмаша. Радиационная разведка следила за дозами, которые накапливают рабочие. Помимо этого, разведчики проводили мониторинг новых мест, где планировалось проводить монтажные работы.

Безграмотность и непрофессионализм породили «радиофобию»
В обязанности инженеров-химиков входил точный прогноз доз облучения, которые на новом месте получат строители. Эти показатели требовались для составления «командировочного направления». Нужно было точно знать — кого и куда следует посылать. Передозировка норм облучения в текущем графике не допускалась. Однако нередко случалось, что человек попросту мог «попасть под пятно» возникшее, например, от осколка кровли. Найти такое пятно, организовать защитные ограждения, провести его дезактивацию — все это входило в наши обязанности.

После Чернобыля многие безосновательно стали считать радиацию сплошным злом. При этом мало кто разбирается в тонкостях допустимых доз и ее последствиях. На самом деле куда больше вреда порой исходило не от радиации. Проблемой была безграмотность в отношении доз и последствий облучения. Безграмотность и непрофессионализм породили «радиофобию». Армия сэкономила на средствах радиационной защиты, а солдаты оказались не подготовлены к подобным форс-мажорным обстоятельствам. Даже чисто теоретически боевой состав, случись война, не знал в чем заключалась главная противорадиационная задача.

Ни социум, ни «внутриармейская кухня» оказались совершенно не готовы к чрезвычайной ситуации. Средств защиты не существовало в принципе. Элементарных правил поведения при возникновении очага радиоактивной опасности не знали даже высокопоставленные чиновники. Армейские дозиметры, так называемые «карандаши» не выдерживали никакой критики. Их списали почти сразу. Эти устройства могли измерять либо слишком малые дозы, либо чересчур высокие. С их помощью невозможно было осуществить стабильный расчет предельных уровней.

Солдат бросили на амбразуру
Способ, с помощью которого осуществлялся радиационный контроль на участках Средмаша, заслуживает отдельного разговора. Во-первых, каждый строитель или автодорожник, переступающий порог зоны, получал индивидуальный дозиметр. А вот в армейских частях уровневые приборы доставались только офицерскому составу. И только исходя из показаний офицерского дозиметра фиксировалась доза для всей бригады. При этом часто бывало, что сам офицер в момент вахты солдат отсиживался в машине.

Он привозил своих бойцов на объект и определял для них фронт работы. Всё остальное время он спокойно ждал конца смены в безопасном месте. Разумеется, уровневый прибор, лежащий в его кармане, определял гораздо меньшую дозу. Вот поэтому многие солдаты, прошедшие все испытания Чернобыля, получили в суммарном эквиваленте чрезмерные дозы. Хотя по отчетам и документам их облучение сводилось к допустимым 25 рентгенам. А потом многие удивляются почему при одинаковых показаниях одни умерли молодыми, а другие благополучно состарились. Это не свойство избирательности радиации. Это вседозволенность, попустительство и бесконтрольность, царившая среди офицерского состава советской армии.

Нельзя сказать, что это было нормой. Тем не менее довольно часто солдат бросали на передний фланг, как на амбразуру. Мы дозиметристы, как никто иной знали об этом, потому что сами первыми исследовали все опасные участки. Однако согласно инструкции, мы обязаны были фиксировать в отчетах контрольные замеры, которые предоставляли офицеры.

«Защитных лепестков» хватало не всем
Климатические условия — почти +40°C — не позволили использовать в качестве защиты «общевойсковой защитный комплект». Лето, жара. Работая в таком резиновом обмундировании, например, на платформах зачистки транспорта, солдаты падали, получая тепловой удар. Поэтому даже на опасных участках солдаты ходили только в поролоновых масках — «лепестках-респираторах». К слову менять их следовало довольно часто, каждые 15-20 минут. Иначе так называемой защитный респиратор превращался в источник радиации более опасный, чем окружающий радиационный фон. На самом деле даже одноразовых «лепестков» хватало не всем.

Армейская техника и оборудование были далеки от совершенства. Автомобили дезактивации имели слабую мощность, которой едва хватало, чтобы очистить кровлю одноэтажного здания. Сегодня многие говорят, что солдаты часто употребляли алкоголь, чтоб нейтрализовать облучение. На самом деле, все эти разговоры — сказка, в том числе и с медицинской точки зрения. В местах дислокации войск никто не продавали и не раздавал алкоголь. Если спиртное и попадало в часть, то только частным образом — его могли привезти, например, командировочные. В большинстве случаев запасы спиртного прятались, чтобы в нерабочее время отметить какой-нибудь праздник, дни рождения.

«Моя командировка в Чернобыль закончилась не фейерверком с цветами, а совершенно буднично», — вспоминает Смогоржевский. Всех химиков и дозиметристов додержали до момента окончательного завершения строительства объекта Укрытия. Саркофаг запустили в декабре и нас сразу отправили домой. «Поэтому Новый 1987-й год я уже встречал в кругу семьи», — говорит Сергей. Чернобыльская эпопея закончилась для меня относительно нормально. Сегодня мне 60 лет, этот «молодой период старости» я, как ликвидатор, встречаю в добром здравии. Для человека, отдавшего ликвидации последствий аварии на ЧАЭС около 180 дней жизни — это неплохой результат. Потому что даже среди моих коллег были те, кому повезло меньше.